Однажды. и другие рассказы - Владимир Дараган

Один японец попытался поговорить со мной о Второй мировой войне. Я перевел тему разговора и заговорил о японских женщинах. Мы вместе решили, что русские женщины красивее.

Октябрь. Прошел дождь, я иду по улицам маленького подмосковного городка и ежусь от холода. В голове крутятся протоны, которые пытаются ориентироваться в магнитном поле. Наконец они сориентировались, и я остановился. Почувствовал, как по спине побежали мурашки – я понял, что надо искать!

Ощущая себя по-дурацки счастливым, щурясь от неожиданно выглянувшего яркого солнца, я бегу на электричку, чтобы поскорее занять место у прибора.

Два часа ночи. В комнате +35, нечем дышать, но я не обращаю на такие мелочи внимания. Я ожидаю эффект при низкой температуре. Жидкий азот испаряется и охлаждает датчик.

– 10С – эффекта нет.

– 30С – эффекта нет.

Четыре часа утра. Температура в датчике —50С. Есть!!!

Опускаю температуру до —90С – эффект такой, что я выбегаю в темный коридор и начинаю танцевать!

Утром пришла шефиня и сказала, что надо срочно писать статью. За ней пришел завлаб и поинтересовался, что этот эффект даст народному хозяйству. Узнав, что в ближайшую неделю он ничего не даст, завлаб сказал, чтобы я прекратил заниматься онанизмом за государственный счет. Потом подумал и спросил, могу ли я на пальцах объяснить ему суть явления. Я показал четыре пальца и сказал: «Все раньше думали, что пальцы могут быть только вверх или вниз. А я нашел, что два пальца могут быть вверх, а два вниз!».

– На четырех пальцах всякий дурак может объяснить! – брякнул завлаб. – А ты вот на трех попробуй!

Я был тогда вежливым и на трех пальцах ничего объяснять не стал.

Лысый аспирант сказал, что я что-то сделал неправильно. Теоретик сказал, что этого не может быть, так как эффект противоречит всем законам термодинамики. Он написал уравнения, которые показали, что я ошибся. Я пошел проверять эффект на других образцах. На других образцах эффект был даже при комнатной температуре. Теоретик сказал, чтобы я все бросил и сел за теорию. Я все бросил и сел. Вернее, нырнул с головой. Квантовая механика из абстрактной науки превратилась в рабочий инструмент. Личная жизнь опять дала трещину.

К весне мы получили уравнения, которые описывали все эффекты. Окончательная формула состояла из четырех букв и содержала параметр, который никому напрямую не удавалось измерить.

Шефиня сказала, что у меня готова диссертация. Теоретик сказал, что диссертация не готова, так как эксперимент надо повторить много раз. Завлаб сказал, что с моим увольнением он пока повременит. Я решил, что если даже диссертация готова, то диплом – тем более, и ушел с головой в личную жизнь. Главная трещина в личной жизни уменьшилась, но появилось много маленьких новых.

Плюнув на личную жизнь, я написал статью с описанием эксперимента и включил в список авторов всех сотрудников лаборатории. Теоретик вычеркнул всех, кроме меня, и сказал, что он со мной перестанет общаться, если увидит хоть одного соавтора в публикации. Я вычеркнул, написал благодарности в конце текста и нагло послал статью в печать. Шефиня сказала, что я правильно сделал.

До защиты диплома пара недель, а у меня нет текста и рисунков. Однако я хожу очень довольный и хорошо понимаю, что значит почивать на лаврах. Личная жизнь опять налаживается. Шефиня начала ворчать, но как-то мягко. Теоретик задумал огромную статью и пытается меня вернуть из личной жизни в науку. Личная жизнь сопротивляется и не хочет меня отпускать.

Свобода!

За десять дней до защиты меня поймала шефиня и сказала, что срочно нужен напечатанный диплом для рецензента.

– Да не будет никто его читать, – попробовал я сопротивляться.

– Конечно, не будет. Он мне позвонит и попросит написать рецензию. А я попрошу это сделать тебя. Но правила есть правила – печатай!

Я напечатал сто страниц за два дня. Многие страницы были пустыми – в них нужно было вклеить фотографии с графиками. И еще нужно было вписать формулы в четыре экземпляра. Вот тут я позавидовал филологам – у них хоть таких проблем не было.

В фотолаборатории меня встретили строго. Там не было пьющих, и бутылка спирта, которая лежала у меня в портфеле, не помогла.

– У нас очередь на неделю из таких, как ты, – строго сказали мне. – Ну что вы, студенты, за народ!

– Мы хорошие, – пытался подмазаться я. – А я – не самый худший из нас, хороших.

Подошедшая девушка сказала, что она лично все для меня сделает, потому что мы им помогали раньше. Я не стал уточнять, кто и как ей помогал, и с радостью удалился.

В переплетной все было просто: литр спирта – и на следующий день красная книжка готова. Шефиня взяла диплом и стала его листать.

– О, Боже! – сказала она, – А что ты в конце написал?

В конце было написано то, что «работа бесконечна, но где-то надо поставить точку, и я ее ставлю здесь». Я очень гордился придуманной фразой, считая, что это вызовет улыбку рецензента и гарантированную пятерку на защите.

– Но ведь надо было как-то… – я замялся. – Оживить…

– Теперь я точно этот диплом рецензенту не дам. А у вас на физтехе его поставят в архив, где, я надеюсь, он придется по вкусу мышам. А так бы была почти диссертация!

– Да ладно, – сказал я. – Делов-то… я быстро печатаю.

Оставалось вписать формулы и английские слова. Первый экземпляр я осилил, но потом стал искать добровольцев. Моя «Личная жизнь» согласилась помочь в ночь перед защитой. Я ее прождал целый вечер, потом стал звонить в больницы и морги. Нигде не было и следа! Она появилась в час ночи, сказала, что была занята и села вписывать формулы.

На защиту я пришел как в тумане после бурной ночи выяснения отношений. Что-то говорил я, что-то говорил рецензент, что-то говорили шефиня и теоретик. Вышел даже завлаб и сказал, что я был первым дипломником, которого он не выгнал из лаборатории.

– А кого он выгнал? – спросил я у шефини.

– Он всех выгонял, но потом они обратно приходили.

– Отлично! – вынес вердикт председатель комиссии.

После этого мы все поехали в ресторан «Варшава», который был тогда у метро «Октябрьская». После первого тоста меня повело, и дальнейшие события стерлись из моей памяти напрочь.

На следующий день позвонил теоретик и сказал, что о нашей работе он хочет доложить на международной конференции в Таллине. Для участия в таких конференциях нужно было получить разрешение первого отдела. Я поехал на физтех, где получил летнюю стипендию, и зашел в первый отдел.

– Не стоит тебе туда ехать, – сказали мне в первом отделе. – А вдруг ты секреты знаешь?

Я секретов не знал, я тогда вообще забыл все, что знал. И еще я не понял, почему работа, которая была опубликована в открытом журнале, может быть секретной. Но в окружении кодовых замков и папок с номерами мне стало не по себе – я с пониманием кивнул и вышел на улицу.

Стипендию мы пропивали три дня, переходя из ресторана в ресторан. Я знакомился со всеми девушками подряд, всем назначал свидания, но наутро забывал где, когда и с кем.

Потом деньги кончились. Я проснулся утром, выпил цитрамон и задумался. На столе лежал многократно обмытый диплом инженера-физика, а впереди было три месяца каникул. Я получил «свободное распределение» и записался на экзамены в аспирантуру. Поскольку экзамены предстояли только в сентябре, а «Личная жизнь» освободила меня от каких-либо обязательств, впереди меня ждало только сладкое слово «свобода»!

Детство закончилось – я уже не мог прикидываться глупым студентом, а диплом грозно напомнил, что теперь многое в этой жизни я должен делать сам.

Я долго лежал в постели и думал, чем теперь заняться.

Однажды во время дипломной практики

Однажды я проходил практику в теоргруппе Института атомной энергии.

– Ты будешь заниматься проблемой удержания плазмы в термоядерном реакторе, – сказали мне.

– Так этим с пятидесятых годов занимаются, – удивился я.

– Этой проблемы до конца века хватит! – объяснили мне.

Они оказались правы.

Однажды я пришел на практику в лабораторию и меня представили «шефине».

– Ты по рекам плавал? – спросила она.

Тут «шефиня» отвлеклась, и мне шепнули, что сейчас она расскажет, как потеряла кочан капусты.

– Плавал, – сказал я.

– А я плавала по реке Бия, и мы в пороге потеряли кочан капусты, который купили в деревне.

– Я знаю, – ляпнул я.

Однажды мне сказали, как нужно отличать настоящего электронщика от чайника. Оказалось, что нужно попросить дать крысу и смотреть на реакцию. «Крыса», на жаргоне, – это размножитель/удлинитель.

Однажды в нашу лабораторию пришел компьютер. Все ходили вокруг него и думали, как его приспособить в домашнем хозяйстве. И придумали! Меня попросили рассчитать стратегию игры в спортлото.